суббота, 31 августа 2013 г.

Солженицын Александр Исаевич

11 декабря 1918 родился в Кисловодске, в семье казаков, Александр Солженицын. Отец, погиб до рождения сына на охоте. Мать - Таисия Захаровна Щербак - из семьи богатого землевладельца. В 1925 Солженицыны переехали в Ростов-на-Дону. В 1939 Солженицын поступил на заочное отделение Московского института философии, литературы, истории. В 1941 Александр Солженицын окончил физико-математический факультет Ростовского университета.
В 1942 году, после окончания артиллерийского училища в Костроме, был отправлен на фронт командиром батареи звуковой разведки. Был награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. В личных письмах к другу детства Николаю Виткевичу критиковал действия Сталина, за что был арестован 9 февраля 1945 и 27 июля осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. В лагерях пробыл с 1945 по 1953: в Новом Иерусалиме под Москвой; в так называемой "шарашке" - секретном научно-исследовательском институте в поселке Марфино под Москвой; в 1950-1953 находился в заключении в одном из казахстанских лагерей. В феврале 1953 был освобожден без права проживания в Европейской части СССР и отправлен на "вечное поселение" (1953-1956); жил в ауле Кок-Терек Джамбульской области (Казахстан).
3 февраля 1956 решением Верховного Суда СССР Александр Солженицын был реабилитирован и переехал в Рязань. Работал учителем математики.
В 1970 Александр Исаевич Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы, но на церемонию вручения премии не поехал, опасаясь, что власти не пустят его обратно в СССР.
Александр Исаевич Солженицын умер дома в Москве, 3 августа 2008.

Утенок

Маленький жёлтый утёнок, смешно припадая к мокрой траве беловатым брюшком и чуть не падая с тонких своих ножек, бегает передо мной и пищит: «Где моя мама? Где мои все?»
А у него не мама вовсе, а курица: ей подложили утиных яиц, она их высидела между своими, грела равно всех. Сейчас, перед непогодой, их домик — перевернутую корзину без дна — отнесли под навес, накрыли мешковиной. Все там, а этот затерялся. А ну-ка, маленький, иди ко мне в ладони.
И в чём тут держится душа? Не весит нисколько, глазки чёрные — как бусинки, ножки — воробьиные, чуть-чуть его сжать и нет. А между тем — тепленький. И клювик его бледно-розовый, как наманикюренный, уже разлапист. И лапки уже перепончатые,
и жёлт в свою масть, и крыльца пушистые уже выпирают. И вот даже от братьев отличился характером.
А мы — мы на Венеру скоро полетим. Мы теперь, если все дружно возьмёмся, за двадцать минут целый мир перепашем.
Но никогда — никогда! — со всем нашим атомным могуществом не составим в колбе, и даже если перья и косточки нам дать,— не смонтируем вот этого невесомого жалкенького жёлтенького утёнка...

Шарик

Во дворе у нас один мальчик держит пёсика Шарика на цепи — кутёнком его посадил, с детства.
Понёс я ему однажды куриные кости, ещё теплые, пахучие, а тут как раз мальчик спустил беднягу побегать по двору. Снег во дворе пушистый, обильный. Шарик мечется прыжками, как заяц, то на задние ноги, то на передние, из угла в угол двора, из угла в угол, и морда в снегу.
Подбежал ко мне, лохматый, меня опрыгал, кости понюхал – и прочь опять, брюхом по снегу!
Не надо мне, мол, ваших костей,— дайте только свободу!...

Костер и муравьи

Я бросил в костёр гнилое брёвнышко, недосмотрел, что изнутри оно густо населено муравьями.
Затрещало бревно, вывалили муравьи и в отчаянье забегали, забегали поверху и корёжились, сгорая в пламени. Я зацепил брёвнышко и откатил его на край. Теперь муравьи многие спасались — бежали на песок, на сосновые иглы. Но странно: они не убегали от костра. Едва преодолев свой ужас, они заворачивали, кружились, и — какая-то сила влекла их назад, к покинутой родине! — и были многие такие, что опять взбегали на горящее брёвнышко, метались по нему и погибали там...